Анатолій Ахутін: Спор, а не война – это и есть наша европейская культура
Найважливіші фрагменти "дзигівської" лекції російського філософа, що емігрував у Київ.
Днями до Львова завітав відомий російський філософ-емігрант Анатолій Ахутін. Гість прибув на запрошення Міжнародного інституту етики та проблем сучасності при УКУ, аби провести кілька семінарів.
Також Ахутін зустрівся із ширшою публікою в рамках неформального проекту "Філософське кафе" і прочитав лекцію на тему "Людина європейської культури" у "Дзизі".
Уродженець Ленінграду, Анатолій Ахутін довгий час жив у Москві, аж поки у 2014 році не емігрував до Києва. Ахутін є кандидатом хімічних наук, втім головним заняттям для нього, хоч не підкріпленим офіційними званнями, є філософія. У російському інтелектуальному середовищі Ахутін добре знаний як глибокий і цікавий мислитель і хочеться сподіватися, що українці теж оцінять його по достоїнству.
Переповнена верхня зала "Дзиги" під час зустрічі з філософом засвідчила, що львів'яни на вірному шляху. Хоча, фінальна сесія запитань-відповідей показала, наскільки цей шлях може бути довгим. Навіть присутні у залі представники місцевого офіційного філософського та інтелектуального істеблішменту часом змушували червоніти за їхні наївні, відверто не в тему першокурсницькі питання та зауваги ("Чи є людина за природою доброю чи поганою?" (sic!)...).
Але менше з тим. Варіанти розшифрували запис лекції та вибрали найцікавіші фрагменти для тих, хто не зміг бути присутнім на події. Можливо, вони занадто довгі як на стандарти сучасних медіа, зате дають певну можливість прослідкувати живу думку філософа.
Философия – странное занятие, которое требует особого расположения ума, особого разговора, особого слушания.
Что такое человек европейской культуры? Я буду говорить об этом как философ, а не как историк, антрополог или политик. В философском жанре, в философском ключе. Мне всегда очень важно подчеркнуть, что все трудности с пониманием философии случаются не потому что сложная терминология или запутанные рассуждения или диалектика, а потому, что ми слышим философскую речь в других известных и более привычных для нас жанрах – научном, повествовательном, проповедческом, художественном или поэтическом.
В философской речи есть свой собственный жанр. И всегда очень трудно на него настроится. Когда мы смотрим на картину, то понимаем, что она нарисована в своем жанре. Она требует от меня перестройки моего глаза под этот жанр. Она требует соответствующего настроя и слуха.
Вот есть тема – "Человек европейской культуры", и вы готовы слушать, что я сечас буду вам рассказывать про европейскую культуру, про человека, который там формируется. Нет. Я не буду рассказывать. Потому что рассказы – не жанр философии. Можем вспомнить платоновскую фразу которую Хайдегер повторяет – "философия не рассказывает мифов". Даже если мы рассказываем что-то умно и точно, мы все-равно утрачиваем значимую вещь – жанр.
Философия не рассказывет, она отвечает. Если она что-то говорит, то говорит только отвечая на ясный, предварительно поставленный вопрос. Вопрос, который не исчерпывается ответом – вот это самый значимый момент для философии. Если вы будете внимательно читать труды философов-класиков, то увидите, что, этот поворот выражен, начиная еще от Гераклита и выражен как нельзя более ясно.
А именно – после ответа остается вопрос, а может даже впервые возникает. Если вы вспомните диалоги Платона – после длительных, скрупулезних разговоров друг с другом под руководством Сократа выясняется, что мы впервые только теперь дошли до настоящего вопроса. Собеседник спрашивает – "Так как же, мы так и не узнаем, что такое знание?".
И Сократ отвечает – "Может и не узнаем. Но мы стали мудрее". То есть, все глупости, относительно того, что такое знание, мы больше не считаем за ответы. Это одна из важнейших черт философской мысли.
У Ивана Бунина есть работа которая називается "Освобождение Толстого". Это не художественная повесть, это просто его размышления о Льве Толстом. И там он передает рассказ сина Толстого – Сергея Львовича – о том, что у них в доме, в Ясной поляне, в каморке под лестницей доживала последние дни старая старая няня Толстого. Ей было уже за восемдесят и она тихонько там жила и в разговорах любила говорить такую вещь – "Вот, я тут лежу под этой лесенкой в чуланчике своем, мне так тихо, хорошо, а вот ходики тут надо мной постоянно тикают - тик-так, тик-так. А я лежу и слишу - ты-кто? что-ты? кто-ты, что-ты? И думаю – кто же я?"
Вот этот вот вопрос, который стучит как ходики часов, это очень хороший камертон для философского самовопрошания. Философская настроеность внимания к своей собственой мысли и есть вот это вопрошание. Стоит вслушатся немножко в эту притчу. Не говорит ли она нам еще чуть больше, чем просто про камертон, задающий точную философскую ноту. Кто нас спрашивает? Ходики, часы, то есть часы, идущие. Время текущее, это оно задает тебе вопрос – кто ты? Кому задает? Старушке, которая доживает последние дни. Ее время кончается, значит, это время, которое течет и безконечно будет течь, задает вопрос временному существу, которому время отпущено и оно кончается, а все равно этот вопрос для него звучит.
Вот это очень важный образ. Всего лишь образ, но он намечает важний путь, по которому можно углублятся в смысл философского вопрошания. Как говорил Хайдегер, чрезвычайно важное обстоятельство самосознания есть временность нашего бытия. Бесконечное время интересуется тем, что происходит со мной здесь и сейчас в это конечное, временное время. Мною интересуется. Бесконечное время, в котором жили и будут жить мои собраться, оно мною интересуется.
Ми можем разбить это внимание взаимного вопрошания – разбить и потерять и себя, и время. Например, сказать – каждый из нас живет только сейчас и все. И надо просто жить свою жизнь каким-то образом. Или сказать – это все не так, наша временная жизнь не имеет никакого значение, имеет значение только вечность. В обоих случаях ми теряем самих себя.
Итак. Это вопрос, не который мы ставим и не который нам ставят другие. Это вопрос, под которым мы стоим.
Мы знаем, что Україна – це Європа. За это люди погибли и продолжают гибнуть. Но здесь также стоит вопрос конкретной идентичности. Украина в очередной раз в своей жуткой истории хочет стать самой собой. Вопрос об идентичности стоит острейшим образом. Что это значить – быть украинцем?
Мы знаем, что Украина – это Европа. Но вопрос об идентичности мучал также и самих европейцев, европейских мыслителей и философов. Вот я француз, я немец, я итальянец – а что такое Европа? Где мы оказываемся европейцами? В какой среде, в чем?
Этот вопрос был причиной довольно серйозного события, то есть, не просто вопрос, а неумение на него ответить. Когда в конце 1950-х возникла идея Европейского союза и появилась необходимость поставить финансовое экономическое сооружение на базис идеологический, европейские политики хотели принять конституцию Евросоюза. А конституции положена преамбула – где надо сказать, какие ценности ми разделяем. И эта конституция до сих пор не принята. Оказалось, что европейцы не в состоянии ответить на этот вопрос.
Основной ценностью пробовали назвать христианство. Но ведь в Европе есть и мусульманы, и иудеи. А языческая античность? Разве она перестала быть нашей культурой? Активной учасницей нашей современной культуры и жизни?
Европейцы обнаружили, что Европа – это какая-то пестрота, гетерогенность конфессиональная, национальная, языковая, какая угодно. Вопрос встал серйозный – все привычные атрибуты идентифицирование отдельных етносов не годятся для идентифицирования европейца.
Выход на сцену Украины, которая уже доказала, не словом, а делом, что она Европа, поставил этот вопрос снова, еще более резким образом.
Вы не можете себе представить, какое волнение в интелектуальных кругах Франции вызвали события Майдана. Французы услышали как украинцы говорят – Україна – це Європа. И они сами себя спросили – а чего они от нас ожидают? Что мы можем им дать?
Мы интуитивно понимаем, что мы уже в Европе, потому что Европа – это наш основной источник культуры. мы все образованные европейской культурой – чем же еще? Никуда мы, как культурные люди, из Европы не денемся. Это бы значило уйти из культуры. В смисле не владения культурним багажом, а в смысле мысли. В том смысле, что мы думаем всеми этими образами. Что мы знаем, что значат эти всякие психологические фигурки, литературные образы. Тот же "Фауст" и т.д. – это же наша плоть и кровь духовная.
И вот французские философы задались этим вопросом – так что же такое эта нынешняя Европа в духовном смысле? Задались этим вопросом и пришли в ужас.
Один из французских деятелей Майдана, которого французские философы не любят, – Бернар-Анри Леви. Он написал пьесу "Готель Європа" (презентувалася у Львові у травні 2015 року – Варіанти) – очень точное изображение их растерянности.
Главний момент европейскости – философичность. То есть, постоянное пребывание под вопросом. Человек, не как отдельный психологический человек, а как существо существует таким образом, что постоянно остается для себя загадкой. Постоянно возобновляет вопрос о себе. Это человек, существующий под вопросом.
Вся европейская культура – это культура человеческого самоозадачивания. Или мы это поймем, и продолжим слышать тот вопрос, который человек задает сам себе, и не будем искать европейские традиции в чем-то одном конкретно, как например в рационализме или християнстве. Или мы потеряемся в том, как нас изображают другие. И будем такими карикатурными рациональными гедонистами.
Мысль о европействе не удовлетворяется каким-то понятием о разуме. Она спрашивает – что значит быть разумом? Что такое человечность человека? Что значит быть человеком? Вопрошание об этом – вот что такое европейский гуманизм, европейская озадаченность, озабоченность человечностью человека.
Если кто-то продолжает задавать эти вопросы, оспаривать их, отстаивать, развивать, то все - мы имеем дело с человеком европейской культуры. А если он отказывается мыслить и начинает стрелять… Тут остается только один вариант – отстреливаться. Никаких других вариантов нет, или мы на войне или мы в споре. А в споре мы уже победили, потому, что спор – это и есть наша культура.
Что такое "русский мир"? Это глубоко идеологизированое учение. Это не просто пропагандистская фикция. Принципиальные сторонники "русского мира" как Стрелков или Бородай не просто создают на Донбассе новое государство "Новороссию". Это идеологи, у них есть учение. И в нем говорится не просто про Россию. Русский мир может быть везде, повсюду. Любой человек, который разделяет эти ценности, является русским, неважно, какой он национальности.
Есть обширные тексты которые позволяют ознакомится с этой идеологией. Например, тексты Александра Дугина. Читать этого человека чрезвичайно трудною, потому что... Ну в ярость впадаеш на каждой странице просто напросто. Но это идеология – она продуманная .
Что такое не-Европа? Это Евразия. Идеологию евразийства создали русские эмигранты в Европе в 1920-х годах. Очень выдающиеся, серйозные ученые, философы такую идею отстаивали. Что ориентироваться на Европу с ее ценностями – это ошибка.
Что Европа – это выдохшаяся цивилизация, которая уже расстратила все свои культурные потенции и переходит на новый, не-культурный способ существования. А вот в России имеется огромний культурный потенциал. Россия, как сказал один з умных сторонников этой идеи Лев Гумилев, пассионарная. Она еще не растратила свою енергию, все у нее живое.
Это было учение евразийства. Тогда ее впервые содали. Выдали несколько сборников. Но, будучи умними людьми, потом же сами себя и раскритиковали. Краткая и толковая критика евразийства тогдашнего времени – замечательная стаття Георгия Флоренского, больше богослова чем философа. Называется "Соблазн евразийства".
Но вот этот самий идеологический труп евразийства и стали оживлять наши современные русские идеологи.
Мне очень нравятся украинцы как люди. Люди с которыми я здесь общаюсь… Я бы всю жизнь хотел прожить с этиими людьми. Но глядя со стороны, в общем, я вижу все то же огромное совковое тело. Я имею в виду не население, а контекст, ситуацию. В Украине другая совсем ситуация чем в России. Но здесь это тоже очень и очень тяжелая задача – вытащить страну из совкового болота.
Никакой великий бог или герой не сделает это. Упаси бог, чтобы у вас нашелся какой-то герой, который скажет – "Я сейчас все сделаю!". Это все, это будет Путин.
Вот, я видел по телевизору протестующих против повишение тарифов – тарифный майдан. И там звучат такие мнения – "Порошенко немедленно в отставку", "всех расстрелять" и т.д. Мне хочеться сказать – "Шановні громадяни! Это же мы в 90-е годы! Посмотрите чем это у нас кончилось!" Если ожидать, что появится наконец какой-то благодетель, какой-то строгий справедливый политик, то все закончится каким-нибудь путиным.
Решение может быть только одно – формирование гражданского общества. И больше ничего. Это значить ангажированность каждого во все частные вопросы политической жизни.
К сожалению, я пока не вижу реальных для этого условий. Только чудо может спасти Украину. И проблема не в людях, а в нашем общем совковом прошлом.
На мой взгляд, это конец. Такой вот не очень философский тезис. Нынешняя путинская Россия – это соединение всего самого худшего, что выработало человечество. Это большевистское на все наплевательство, это агресивное соединение крайнего архаического и крайнего футуристического утопизмов… Это даже не Кафка...
Единственное, в чем я вижу надежду – я сейчас говорю совершенно не научно и не философски, скажу фейсбуковим словом – в идиотизме.
Надежда на то, что одно з другим никак не связано и не сочетается, ничто не может продолжить другое.
Единственное, что продолжается – это насилие. Что я имею ввиду. Есть такая телевизионная програма "Дождь". Однажды, ее решили закрыть под видом того, что у нее долги. И граждане вышли на улицу, летом, с зонтиками, чтобы как-бы защитить "Дождь". И их всех начали вязать. А тут вышел человек из метро и спрашивает – "что это вы?". Ему отвечают – "а вот, за зонтики хватают". Он витащил из кармана газету и вот так сделал (поднял над головой – Варіанти), и его тоже забрали. Никаких поводов, никаких причин.
Не было ни одного случая, чтоби меня, например, задерживали хоть по малейшему делу (всего задерживали три раза). И я расчитываю сейчас только на етот идиотизм. Конечно, я не говорю сейчас про войну. А про это внутреннее насилие… Про надежду, что даже машина насилия может работать только тогда, когда она все-таки работает. А не когда одно колесо в одну сторону, а другое в другую. Такая машина не работает и на это вся моя надежда.
фото: en.wikipedia.org